Политической экономии 400 лет
Ладислав Жак, к.э.н.
член INSOL Europe
www.zaking.cz
Через 400 лет от начала поиска правильных ответов пришло время начать ставить правильные вопросы.
Уважаемые коллеги,
я высоко ценю предоставленную мне возможность внести этим корреспондентским образом свой вклад в работу конференции, посвященной четырехсотой годовщине опубликования работы, в названии которой впервые был использован термин «политическая экономия». Не буду утомлять вас ни фактографией, которую вы без сомнения знаете лучше меня, ни языковыми оборотами или остротами. В моей статье будут рассматриваться вопросы, на которые политическая экономия, с моей точки зрения, должна обратить свое внимание в настоящее время и в ближайшем будущем.
Прежде всего необходимо хотя бы на время оставить поиск ответов и сосредоточиться на поиске правильного вопроса. Политическая экономия чересчур направляет свое внимание на исследование отношений между политической и экономической сферой, причем без достаточного подчеркивания того, что такие сферы в настоящее время практически просто не существуют, хотя теоретически их можно отделить одну от другой и затем путем описания теоретических связей получить докторскую степень или профессуру. Любимая тема - это экономический кризис и его научное объяснение, так как простой факт того, что речь шла о моральном азарте вследствие необыкновенной ненасытности нескольких индивидов и последующем массовом воровстве среди бела дня, не является достаточно научным.
Причины неудач современных экономических наук лицом к лицу с масштабным общественным кризисом Запада невозможно объяснить только тем фактом, что большинство научных экономических элит находятся в общественной и финансовой зависимости от современной системы и, следственно, в своих научных работах они будут ее воспевать и поддерживать как единственно возможную, пока она не обрушится. Бритва Оккама в современной экономической науке и не только в ней полностью подавлена Оккамовой метлой, мощным орудием научного успеха, который заметет под ковер все, что не соответствует хламу и нарушает совершенство образа экономической теории и, в частности, политической и экономической практики, которую апробирует и восхваляет.
Существует также долгосрочная системная причина, заключающаяся в устаревании общественных наук, в том числе и экономии. Это устаревание связано с упрямым отстаиванием картезианского дуализма, отделяющего мышление от материи, и систематическим отданием предпочтения количественному выражению всех явлений, включительно ментальных. Это ведет к проникновению своеобразного, и к тому же устаревшего, ньютоновского физикализма в общественные науки, особенно в экономию, и к теоретической недооценке и даже к игнорированию «мягкой» части действительности, которую невозможно достаточно хорошо измерить, оценить и представить в числовой форме. Естественно, такие общественные и экономические теории создают совершенно искаженную картину мира и оправдывают подавление и сдерживание мягкой, трудно исчисляемой и оцениваемой части реальности и сокрытие ее значения для социально-экономической практики.
С прагматической точки зрения видно, что образ действительности, создаваемый современной экономической наукой, не только оправдывает текущее положение вещей, но и становится непосредственной движущей силой ежедневной практики бесцеремонной жадности, уродливого разрастания и высокомерия. Он оправдывает войны, терроризм, тиранию и уничтожение природы. Утверждает, что общее всестороннее загрязнение окружающей среды является неотвратимым и закономерным и нам остается только принять такое положение вещей и смириться с ним.
С интеллектуальной точки зрения заметна устарелость, поскольку современные данные не только естественных наук, но и математики, биологии и медицины позволяют создать намного более пластичную и реальную картину человеческого поведения в его отношении к окружению и мышлению, чем та, на которой упрямо настаивают современная социология и экономика.
С этической точки зрения большая опасность заключается в том, что предлагаемые общественными науками современные взгляды на реальность никоим образом не соприкасаются с трансцендентностью и не могут стать фундаментом какой-либо общественной, или хотя бы групповой системы ценностей. С этим связан и эстетический контекст, поскольку современные описания действительности являются или безвкусными, или просто уродливыми и непривлекательными. Например, политическая экономия систематически предлагает только две абсурдные карикатуры реальности - капитализм и коммунизм, утверждая при этом, что кроме них не существует никакого другого пути.
Главной задачей экономии как науки является содействие возвышению человека, всей человеческой культуры, уровень которой определяется именно качеством ее отношения к окружающей среде. Заменяя в своих выкладках человека странным препаратом под названием homo economicus, или низводя людей и целые группы до уровня трудовых ресурсов (human resources или просто HR), современная экономия, в сущности, не отличается от наук, которые оправдывали и научно обосновывали Нюрнбергские законы. Экономия как наука о редкостных благах не задается вопросом, почему собственно они являются редкостными, какое решение властей о монополии или предоставлении лицензии сделало их редкостными и недоступными, и сколько людей вследствие этого властного решения утратило свободу. Современная экономика совсем не способна справиться с категорией достатка чего бы то ни было. Мерилом качества модели, которую должна предоставить новая экономическая наука, должна стать степень динамической гармонии между мышлением и окружающей средой при обеспечении достаточных источников для свободного развития каждого индивидуума как условия свободного развития всех людей, всей человеческой культуры.
Для моделирования чего угодно в экономической науке мы располагаем, собственно, только балансом с его легендарными понятиями «дебет и кредит». Если взять продукцию какой-то системы, то ее можно разделить лишь до трех основных статей на правой стороне баланса. Первая – это продукция для собственного потребления, вторая – это продукция для обмена за иную продукцию для собственного потребления, а третья – это отходы. Если посмотреть на сторону потребления, то есть налево, то также увидим только три статьи. Разумеется, ту, в рамках которой потребляем прямо свою продукцию, затем ту, за которую мы в одном или несколько шагах сменили свою продукцию и, наконец, здесь есть еще третья статья. Мы можем назвать ее как «остальное потребление», то есть то потребление, за которое мы не должны обменивать собственную продукцию.
В источники, предлагающие возможность «остального потребления», входят выгоды, которые нам предоставляет наша окружающая среда, и которые называются энвайронментальными (экологическими) услугами. Всю эту проблематику включает в себя понятие «естественный (природный) капитализм, который представлен группой экономических теорий, включающих в баланс именно расходы на энвайронментальные услуги, подобно тому, как это все больше и больше юрисдикций делает с расходами на ликвидацию отходов. Политическая экономия должна бы принять энвайронментальные услуги как расходные статьи, точно так же как должна бы в продукцию под статью отходы последовательно включать то, что сегодня мы целомудренно называем отрицательными экстерналиями, но в действительности имеется в виду нагрузка на нашу социально-экономическую среду. Бесспорно, это могло бы помочь снизить расточительность по отношению к естественным источникам, с их последующим уничтожением и с ростом производства отходов.
Подъем человеческой культуры не может основываться на порабощении большей части человечества и росте объема прибыли, сосредоточенной в руках незначительного меньшинства. Главным заданием новой экономии станет новое определение редкостности источников и благ, разделение ее на естественную и искусственную и исследование связи между редкостностью и качеством свободы мышления и человека. Результатом этого исследования станет определение экономики потребностей и экономики желаний, причем особую важность приобретает определение аутентичных желаний, образующих свободного индивидуума, имеющего амбиции быть самим собой, и искусственно внедренных желаний, которые приводят индивидов к их взаимозаменяемости, а общество к стадности.
Политическая экономия столетиями занимается отношением труда и капитала. Она приложила огромное усилие поиску способа, как освободить труд от капитала. Меду тем на практике произошло то, что капитал освободился от труда, без того, чтобы этому помогла какая-либо теоретическая деятельность.
Следующим, чем политическая экономия должна заняться, является переход от исследования конкретного объекта, его параметров и их возможного изменения к исследованию среды, контекста данного объекта. Найти главные параметры среды, которые оказывают влияние на вид, устройство и поведение его частей является вызовом для политической экономии современности и будущности.
Уважаемые коллеги,
ключевым здесь является понимание роли политической экономии, а именно, что она должна служить успешному нахождению пути к устойчивому общественному развитию. Хорошее управление должно включать заботу об общественной репродукции, безопасности и справедливости. С точки зрения отдельного человека речь идет о достатке, доверии и достойности. Тем не менее, творческое развитие невозможно без свободы, поэтому ключевой задачей политической экономии должна быть защита человеческой свободы, той свободы, которая две тысячи лет назад поднялась в греческой общине, когда человек освободился от господства мифа. Эту задачу защиты и поиска подобия человеческой свободы нужно подчеркнуть в качестве первичного потому, что мир античной и связанной с ним еврейско-христианской традиции, а вместе с ним и Россия, снова сегодня впадают в капкан мифа.
В совершенстве это выражает идея Френсиса Фукуямы о конце истории в либеральном капитализме. История началась именно там, где человек освободился от безопасности акцептированного смысла, смысла, однажды данного, который нельзя проблемизировать. Именно там, где углубляется «дистанция от мифа», где происходит это «освобождение» и где человек начинает задавать вопросы, которые были не нужны при господстве мифа. На эти новые вопросы нет, однако, своевременных ответов. Обнаруживается проблематичность не того или иного, а мира и нашей среды вообще. Именно открытие этой вездесущей проблематичности было тем «Большим Взрывом», который существенно изменяет образ жизни, по которому люди до того времени жили, изменяет их мир и человека как такового. Сейчас люди в удобный мир раз и навсегда данного и человеком без вопросов принимаемого смысла, смысла хотя и скромного, но надежного, массово возвращаются политиками и средствами массовой информации. Такой мир имеет смысл, т.е. понятность, тем, что существует власть, демонично, боги, стоящие над человеком, которые правят и принимают решения о нем.
Подобный характер божества имеют также всевозможные государственные устройства или «-измы», парадигмы, которые не подвергаются сомнению. Желание создать какой-то совершенный общественный строй, «-изм», новый общественный договор, является чрезвычайно притягательным. Выдающимся личностям в их усилии о его создание не мешает даже то, что в большинстве случаев это заканчивается трагедией. В лучшем случае на костре или на эшафоте находит свой конец сам творец, в худшем ценой за это будут тысячи и миллионы жизней. Политическая экономия должна избегать этой амбиции и, наоборот, должна перед ней как можно более эффективно предупреждать. Политическая экономия должна, иметь амбицию принять текучесть, неопределенность, изменчивость и проблематичность этого мира и освобождения от костылей мифов, божеств и «-измов». И не только принять, но также активно о ней заявить. Не повторять метафизически-религиозные попытки нахождения положительного общего смысла, а эту проблематичность, наконец, выдержать и принять. Пойти по пути поиска, решиться жить в старых вопросах и во все большей неуверенности, заявить о том основном, что, по-видимому, делает человека человеком, а именно, то, что об этой проблематичности знает. Позволю себе тезис, что задача современной политической экономии состоит в доработке христианско-еврейской традиции без бога. Трудно представить себе большую ересь. Политическая экономия должна встать на пути назад к безвремени и несвободе мифа о закономерности социального неравенства.
История не закончилась бы потом ни нигилизмом, ни либеральным капитализмом, а могла бы продолжаться до тех пор, пока бы буквально не оперлась о принцип проблематичности, из которого появилась. Сегодня мы являемся свидетелями того, что современный общественно-научный дискурс с одной стороны хочет избежать проблематичности, а с другой – является тенденцией к катастрофизму.
Уважаемые коллеги,
целью свободной жизни, которую политическая экономия должна защищать, является, прежде всего, сама свободная жизнь, смыслом которой является удержание ее свободы. Свободы люди добиваются в первую очередь в борьбе против тех, которые хотят их свободы лишить. Эта борьба есть, в конце концов, не что иное как соперничество о примирении с проблематичностью, в которую свободный человек поставлен, и именно из неё возникает «дух общины», которым является «дух единства в состязании». Такая борьба – это не разрушительная страсть дикого наездника, она является творцом единства, а оно основано на духе единства в соперничестве, и более глубоко, чем любая мимолетная симпатия и коалиция по интересам. Она является лучшим творцом, чем любая утопическая или научная конструкция или модель общественного устройства. Это творец солидарности потрясенных, но неустрашимых, солидарности тех, кто способен понять, в чем смысл жизни и смерти и что является следствием этого, в чем смысл общества и истории. Но эта солидарность не может превратиться в основу какого-то «-изма», она должна остаться живой и текучей.
Одновременное соединение свободы и индивидуализма, утверждение, что только независимый индивидуум может быть свободным, это опасная и глупая карикатура реальности. Свободную жизнь признанной проблематичности, изменчивости и текучести можно удержать только в обществе, где свободные создадут и удержат для своего соперничества открытое пространство, в котором они будут выступать заодно. Таким пространством является «полис», община, которая появилась на рассвете истории как нечто, чего здесь еще не было, как сообщество свободных, которые пришли к согласию относительно законов и правил, относительно чего-то, что категорически рассматривалось ими как правильное и что хотели в дальнейшем уважать как право. Греческая община, полис имеет написанную, вытесанную на камне и выставленную в общественном месте конституцию, политею – свод законов, которыми община учреждена, и которые в споре и в сражении возникают как нечто, что, наконец, стоит над спорящими сторонами и делает возможной их свободу.
Однако с учреждением общины борьба не заканчивается. Пространство свободы постоянно находится под угрозой, причем не только извне, но прежде всего изнутри. Самая важная задача современного общества, основанного на еврейско-христианской традиции, состоит, таким образом, в преследовании этой двойной опасности и в заботе о возможностях, которые способны свободу укреплять. Но ни одна из них не предохранена от опасности. То, что определенное время было способно указывать направление, может при конфронтации с более глубоким испытанием проявить себя как ложный путь. Следовательно, необходимо постоянно быть начеку и в нужном месте вмешиваться. Но кто знает, когда это нужно? И за это должна вестись и ведется борьба, а политическая экономия и главные ее представители в этой борьбе должны принять активное участие.
Одной из существенных характеристик нашего времени является тот факт, что количество тех, которые отказываются от современных мифов и хотят свободно встретиться и создать, таким образом, очередное подобие человеческой свободы, в нашем мире быстро уменьшается. С одной стороны, чересчур слабы те, у которых нет иной возможности, кроме заботы о собственном выживании, и ни на что иного у них не остается ни сил, ни времени. С другой стороны, чересчур сильными являются те, которым не остается ничего иного, чем заботиться о сохранении своей собственной позиции и ни на что иного у них не остается ни сил, ни времени. Ни одни, ни другие не совсем свободны, чтобы смогли продвинуться в ключевой борьбе. Это самое страшное последствие неравности в обществе – общество потеряет способность обновлять само в себе пространство свободы. Свободные и равные, которые ведут такую борьбу столетиями, все более редки и одновременно все более не желаемы. Те, которые разрушают миф, отрывают людей от их сладкого неведения и снов.
Уважаемые коллеги,
политическая экономия должна со всей серьезностью направить свое внимание на вопрос, почему даже самая демократическая политическая система не способна создать достаток свободы, изменчивости и вариабельности во всем обществе. Это дано тем, что распределение власти в обществе все больше отличается от распределения политической информации, которую все больше приносят пустые речи, имеющие на действительные события все меньшее влияние. Власть все больше перенимают на себя экономические системы, в частности корпорации. Если посмотреть на то, что именно так усиливает роль частных корпораций, то увидим, что именно система политической демократии и ее правовой строй дают им пространство для взлета. То, что им дает крылья, - это не Red Bull, а правовым строем наделенный иммунитет ограниченной ответственности. Очевидно, что ограниченная ответственность приносит в любой коммуникации с лицом, имеющим полную ответственность, отчетливую выгоду. Кто может потерять меньше, тот более свободен, может рисковать и с меньшим усилием выиграть. В долговременной перспективе преимущество систем с ограниченной ответственностью совершенно очевидно. Вариабельность экономических систем естественно низкая, так как они ориентированы на конкретный результат и оказывают отрицательное влияние на вариабельность всего общества. Одна только степень вариабельности рыночных отношений не оказывает на общество такого положительного влияния, чтобы оно избавилось от всего отрицательного. Часто она, наоборот, лишь служит усилению роли ограниченной ответственности в обществе. Верно предвидели Карл Маркс и Фридрих Энгельс что те, которые могут потерять лишь свои цепи, будут наилучшим орудием разврата общественного строя. Безответственные, слабые хотя и могут старое общественное устройство разрушить, но неспособны создать новое и будут удовлетворены новой несвободой, которая им даст немного больший кусочек свободы.
Вопрос степени и распределения ответственности в обществе является ключевым. Низкая степень ответственности никогда не должна быть связана с правом определять общественные правила. Совсем не напрасно предупреждал Александр Гамильтон перед тем, чтобы избирательное право принадлежало неимущим и несвободным. Речь идет не об особом статусе элит, а о моральном риске при управлении обществом тех, которым нечего терять. Не следует забывать о том, что рыночная экономика всегда имела успех и утверждалась тогда, когда была не универсальным общественным принципом, а над ней возвышалось определенное устройство в виде совокупности ценностей и правил, которое олицетворяли стоящие над торговыми отношениями люди с высоким имущественным и моральным уровнем или каким-то образом отделенные от них. Так было в прошлом, так происходит и сегодня. Эти люди могут быть диктаторами или просто входить в составную часть властных структур. Например, в настоявшее время в Китае самой большой рыночной экономикой планеты руководит коммунистическая партия, в США в течение столетий над ней господствует формально частный центральный банк (Fed), однако не только Сингапур упрочил представление и твердые принципы твердой руки. Классическим примером конфликта полной и ограниченной ответственности являются семейные фирмы. Пока в них преобладает естественная система ценностей семейных отношений, семейные фирмы относятся к самым лучшим и выносливым. С другой стороны, нет худшего разлада семьи, чем тот, в котором перевесят фирменные системы ценностей. В самом деле, семьей невозможно управлять как фирмой. В еще большей степени это касается государства.
Интересной формой управления рыночной экономикой является кооперативный принцип, который препятствует тому, чтобы без согласия членов кооператива руководство принимало существенные решения не в пользу членов или, наоборот, в пользу какого-то отдельного члена. Возникает вопрос, почему невозможно создать систему солидарной собственности национального богатства, из которого каждый дольщик-гражданин имел бы выгоду, но не мог бы ее отчудить в пользу третьего лица. Совершенно по-новому был бы формулирован комплект гражданских прав и обязанностей. Находящееся в солидарном владении национальное богатство и по-новому трактуемое понятие гражданства могло бы стать основой новой властной, общественной и политической системы. Властное давление частной собственности и рыночных отношений с ограниченной ответственностью, представленных корпорациями, получило бы достойного оппонента в виде систем с полной ответственностью, которые бы не зиждились лишь на поэтических, но пустых преамбулах конституции, а на действительно солидарной собственности и гражданстве, для которых стоит что-то делать, так как было бы плохо их потерять. Представление о таком общественном устройстве могло бы исходить из того, что в нем удается дифференциацию общества соединить со свободным развитием индивида, которое является условием свободного развития всех.
Суть в том, чтобы избежать мантры правых – равных возможностей и мантры левых – уравниловки между людьми. Первое неэффективно с точки зрения целого, второе – с точки зрения индивида. У нас мы являемся свидетелями того, что старосты и другие демократически избранные представители нас, т.е. граждан, должны платить за свои ошибки из своего кармана. Речь идет о неприемлемом давлении на демократию и общественное развитие, которое деградируется лишь на систему финансового хозяйствования согласно принципу «дебет-кредит» и «кто даст больше». Какой-либо человеческий или общественный размер из этого принципа выхолащивается. Если как любое сообщество мы поддадимся искушению управлять нами как фирмой, мы дождемся пагубного конца, а главное - уготовим страшную судьбу тем, кто придет нам на смену. Нельзя допустить, чтобы правила нам определяли те, которые не несут полной ответственности, не имеют и не хотят иметь с нашей средой, территорией, эпохой, да и с нами самими ничего общего, а хотят только нашу кровь, пот и слезы, на которых наживаются.
Уважаемые коллеги,
может быть, именно поэтому мы бы могли нарисовать себе еще один образ будущего. Он будет исходить из убеждения, что человек должен быть на первом месте, стоять перед какой-либо корпорацией. Все двадцатое столетие мы являлись свидетелями как раз обратного в самом различном виде, а современная кампания за индивидуальную свободу – это только ширма абсолютно неприемлемой тенденции. Исправление такого положения вещей в том, что полная ответственность должна в каждом случае стоять выше ограниченной. Ограниченная ответственность должна служить полной, а не наоборот. Мы работает для того, чтобы лучше жили, а не живем для того, чтобы лучше работали. Чтобы эти слова не были лишь графским советом, мы должны поднять уровень сотрудничества и солидарности всех тех, которые живут с полной ответственностью, и возвести такое поведение и поступки на пьедестал современного общества. Если что-то может быть источником желаемого вида будущего общества, то это именно полная ответственность. Альтернативой является качественно новая волна рабства с цепями, выкованными нашей собственной мыслью из убеждения, что корпорации – это что-то более важное, чем мы. Всем нам и каждому из нас отдельно нужно утилизировать Homo economicus и Homo stupidus обратно в Homo sapiens sapiens. Восстановить, сохранить и далее развивать человечность – вот то главное, о чем здесь идет речь…
Перед политической экономией ХХІ столетия стоит задача разгадки ключевого вопроса, великого ребуса К. Маркса и Ф. Энгельса, содержащегося в их Манифесте. Искать, найти и доходчиво описать контекст и основные параметры объединения, в котором «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».
Литература:
1) Bateson G., Mysl a příroda, nezbytná příroda, Malvern, Praha, 2006
2) Bauman Z., Tekuté časy, Academia Praha, 2008
3) Cassidy J., How markets fail, John Cassidy 2009
4) de Soto H., Mysterium kapitálu, Rybka publishers, Praha, 2007
5) Deleuze G., Bergsonismus, Gramond, 2006
6) Devlin K., Jazyk matematiky, Argo a Dokořán, Praha, 2002
7) Devlin K., Problémy pro třetí tisíciletí, Argo a Dokořán, Praha, 2005
8) Diamond J., Collapse – Penguin Books London 2005, Academia Praha, 2008
9) Eibl-Eibesfeldt I., Člověk – bytost v sázce, Academia, Praha, 20
10) Fukuyama F., Velký rozvrat, Academia Praha, 2006
11) Graeber D., Debt: The First 5000 Years. Brooklyn, N.Y.: Melville House 2011
12) Hawken P., Lovins A., Hunter Lovinsová L., Přírodní kapitalismus, Mladá fronta, Praha, 2003
13) Кошкин В.И., Рыночная экономика России: путь к демократии, Экономика, Москва 2013
14) Krugman P., End This Depression Now!, Melrose Road Partners, 2012
15) Mandelbrot B., Hutson R., The (Mis)behavior of Markets, Basic Books, New York, 2004
16) Neubauer Z., O čem je věda, Malvern, Praha, 2009
17) Olson M., Vzestup a pád národů, Liberální institut Praha, 2008
18) Olšovský J., Slovník filozofických pojmů současnosti, Academia, 2005
19) Patočka, J., Kacířské eseje o filosofii dějin, Praha 1975 (самиздат), 1990, 2007
20) Peregrin J., Člověk a pravidla, Dokořán, Praha, 2011
21) Sedláček T., Economics of Good and Evil, Oxford University Press, 2011
22) Шпенглер О. Закат Европы, М.: Мысль, 1991.
23) Шумпетер Й. Теория экономического развития (исследование предпринимательской прибыли, капитала, кредита, процента и цикла конъюнктуры). - М. Прогресс, 1982.
24) Тимофеев С.А., Антиэкономикс, автор, Москва,2008
25) Wittgenstein L., O jistotě, Academia, Praha, 2010
Po 400 letech hledání správných odpovědí je čas začít hledat správné otázky.
Politické ekonomii je v tomto roce 400 let. V roce 1615, v době Ludvíka XIII., krále tří mušketýrů, Antoine de Monchretien uveřejnil své „Pojednání o politické ekonomii“. Letos, v roce 2015 se u této příležitostí schází tento týden v Moskvě pod patronací Institutu ekonomiky Ruské akademie věd a dalších institucí mezinárodní konference. Svědčí to mimo jiné o tom, že v Rusku se zabývají i jinými otázkami, než jak přepadnout Evropu. Protože jsem nemohl přijmout pozvání, byl jsem požádán o příspěvek a tady je jeho znění.
Vážené kolegyně, vážení kolegové,
vážím si možnosti přispět tímto korespondenčním způsobem k jednání konference u příležitosti čtyřstého výročí uveřejnění spisku Antoina de Monchretiena, v jehož názvu se poprvé objevil termín „politická ekonomie“. Nebudu vás unavovat faktografií, kterou znáte určitě lépe než já, ani jazykovými obraty či bonmoty, a proto se můj příspěvek bude zabývat tím, nač se podle mého názoru, má politická ekonomie v současné době a v nejbližší budoucnosti zaměřit.
Především je zapotřebí opustit, alespoň načas, hledání odpovědí a soustředit se na hledání správné otázky. Politická ekonomie se zaměřuje příliš na zkoumání vztahů mezi politickou a hospodářskou sférou, aniž by dostatečně zdůrazňovala, že takové sféry prostě v současnosti prakticky neexistují, jakkoliv je lze teoreticky od sebe odpreparovat a následně popisem teoretických vazeb získat doktorát, profesuru nebo aspoň grant. Oblíbeným tématem je hospodářská krize a její vědecké vysvětlení, protože prostá pravda, že šlo o morální hazard v důsledku neobyčejné lačnosti několika jednotlivců a následné masové krádeže za bílého dne, není dost vědecký.
Příčiny současných neúspěchů ekonomických věd tváří v tvář ohromné společenské krizi Západu nelze přičítat pouze skutečnost, že většina vědeckých ekonomických elit je společensky i finančně závislá na současném systému a proto ho bude ve svých vědeckých pracích chválit a podporovat jako jediný možný dokud se nezhroutí. Occamova břitva je nejen v ekonomické vědě dneška zcela potlačena Occamovým koštětem, mocným nástrojem vědeckého úspěchu, který zamete pod koberec vše, co se nehodí do krámu a narušuje dokonalost obrazu ekonomické teorie, a zejména politické a hospodářské praxe, kterou aprobuje a chválí.
Je tu i dlouhodobá systémová příčina, kterou lze nazvat jako zastarávání společenských věd, ekonomii nevyjímaje. Toto zastarávání stojí na tvrdošíjném setrvávání na karteziánském dualismu oddělující mysl od hmoty a systematickém upřednostňování kvantitativního hodnocení všech jevů, včetně mentálních. To vede k průniku zvláštního, a přitom zastaralého newtonovského fyzikalismu do společenských věd a ekonomie zvláště a zejména k teoretickému upozaďování až ignorování „měkké“ části skutečnosti, kterou nelze dost dobře kvantifikovat, ocenit a převést na číselné vyjádření. Takové společenské a ekonomické teorie samozřejmě vedou k naprosto pokřivenému obrazu světa a ospravedlňují utlačování a potlačování měkké, nevyčíslitelné a obtížně ocenitelné části reality a jejích hodnot v sociálně ekonomické praxi.
Z pragmatického hlediska je patrné, že tento obraz skutečnosti, který poskytuje současná ekonomická věda, včetně politické ekonomie, nejen ospravedlňuje současnou realitu, ale stává se přímo hybnou silou každodenní praxe bezohledné chamtivosti, zrůdné přebujelosti a pýchy. Ospravedlňuje války, terorismus, tyranie a ničení přírody. Tvrdí nám, že celkové všestranné znečištění našeho prostředí je nevyhnutelné a zákonité a nám nezbývá než tento stav přijmout a smířit se s ním.
Z intelektuální pozice je pak patrná ona zastaralost, protože současné výsledky nejen ryze přírodních věd, ale i matematiky, biologie a medicíny umožňují poskytnout daleko plastičtější a reálnější obraz lidského chování a jeho vztahu k prostředí i mysli, než je ten, na kterém tak tvrdošíjně setrvávají současná politologie, sociologie a ekonomie.
Z etického úhlu pohledu je pak velkým nebezpečím i to, že současné pohledy na realitu, jak nám ho aktuálně předkládají společenské vědy, neumožňují jakýkoliv přesah do transcedentna a nemohou se stát základem jakéhokoliv společenského, nebo byť jen skupinově sdíleného hodnotového systému. K tomu se pojí i otázka estetická, protože současné popisy skutečnosti jsou buď kýčovité, nebo prostě jen ošklivé a nepřitažlivé. Například sama politická ekonomie nám dlouhodobě předkládala systematicky jen dvě absurdní karikatury reality, kapitalismus a komunismus (reálný socialismus), jeden dobrý a jeden zlý, a navíc tvrdila, že mezi nimi není žádná třetí cesta.
Vážené kolegyně, vážení kolegové,
politická ekonomie jako věda má základní úkol sloužit vzestupu člověka, celé lidské kultury, jejíž úroveň je dána právě kvalitou jejího vztahu k prostředí. Pokud ve svých úvahách nahrazuje lidského jedince podivným preparátem zvaný homo economicus nebo lidské jedince a celé skupiny lidí degraduje na lidské zdroje (human resources nebo prostě jen HR), pak se současná ekonomická věda svou podstatou neliší od podstaty věd, které ospravedlňovaly a vědecky zdůvodňovaly norimberské zákony. Ekonomie jako nauka o vzácných statcích se neptá, proč jsou vlastně vzácné, jaké mocenské rozhodnutí o monopolu nebo licenci je učinilo vzácnými a nedostupnými a kolik lidí se v důsledku tohoto mocenského rozhodnutí stalo nesvobodnými. Současná ekonomie si neumí nikterak poradit s kategorií dostatku čehokoliv. Nová ekonomie by se měla zabývat nedostatkem jako důsledkem lidského myšlení, chování a rozhodování a nikoliv jako apriorním stavem věcí. Mírou kvality modelu, který by měla poskytnout nová ekonomická věda, by měla být míra dynamického souladu myslí a jejího prostředí při zajišťování dostatku zdrojů pro svobodný rozvoj každého jednotlivce jako podmínky svobodného rozvoje všech, celé lidské kultury.
Pokud chceme v ekonomické vědě něco modelovat, máme k dispozici vlastně jenom bilanci s legendárními pojmy má dáti-dal. Pokud si vezmeme produkci nějakého systému, pak ji můžeme rozdělit toliko do třech základních položek, na pravé straně bilance. Tou první je produkce pro vlastní spotřebu, tou druhou je produkce na směnu za jiné produkty pro vlastní spotřebu a tou třetí jsou odpady. Pokud se podíváme na stranu spotřeby, tedy nalevo, pak máme rovněž jen tři položky. Přirozeně tu, v rámci které spotřebováváme přímo svou produkci, a dále tu, za kterou jsme v jenom nebo více krocích směnili svou produkci. Je tu ještě třetí položka, kterou můžeme nazvat jako „ostatní spotřebu“, tu, za kterou nemusíme vlastní produkci směňovat.
Do zdrojů, které nabízejí možnosti „ostatní spotřeby“ spadají benefity, které nám poskytuje naše prostředí, a nazývají se environmentálními službami. Celou tuhle problematiku zahrnuje pojem „přírodní kapitalismus“, který představuje skupinu ekonomických teorií zahrnujících do bilance právě náklady na environmentální služby, podobně jako to stále více a více jurisdikcí činí s náklady na likvidaci odpadů. Politická ekonomie by měla přijmout environmentální služby jako nákladové položky, stejně tak by měla do produkce pod položku odpad důsledně zahrnovat to, co dnes nazýváme cudně negativní externality, ale ve skutečnosti jde o zátěže našeho sociálně ekonomického prostředí. Nepochybně by to přispělo ke snížení plýtvání s přírodními zdroji, jejich následné devastaci a nárůstu tvorby odpadu.
Vzestup lidské kultury nemůže stát na zotročení většiny lidstva a rostoucím objemu vydělaných peněz soustředěných v rukách nepatrné menšiny. Základním úkolem nové ekonomie tedy bude redefinice vzácnosti zdrojů a statků, její rozdělení na přirozenou a uměle vyvolanou a zkoumání reflexivity mezi vzácností a kvalitou svobody mysli a člověka. Výsledkem tohoto zkoumání bude definice ekonomiky potřeb a ekonomiky přání, přičemž zvláštní důležitost má definice autentických přání, které utvářejí svobodného jedince, majícího ambici být sám sebou, a přání uměle implantovaných, které vedou jedince k vzájemné zaměnitelnosti a společnosti ke stádnosti.
Politická ekonomie se po staletí zabývá vztahem práce a kapitálu. Věnovala ohromné úsilí hledání způsobu, jak osvobodit práci od kapitálu a mezitím došlo v praxi k tomu, že se kapitál osvobodil od práce, aniž by k tomu přispěla nějaká teoretická činnost.
To další, nač se musí politická ekonomie zaměřit, je přechod od zkoumání konkrétního objektu, jeho parametrů a jejich možné změny ke zkoumání prostředí, kontextu tohoto objektu. Najít klíčové parametry prostředí, které ovlivňují podobu, uspořádání a chování jeho částí je výzvou pro politickou ekonomii současnosti i budoucnosti.
Vážené kolegyně, vážení kolegové,
je klíčové si uvědomit, že politická ekonomie by měla sloužit tomu, aby se dařilo nacházet cesty k udržitelnému společenskému pohybu. Dobré vládnutí musí obsahovat péčí o společenskou reprodukci, bezpečnost a spravedlnost. Z individuálního pohledu jde o dostatek, důvěru a důstojnost. Nicméně žádný tvůrčí pohyb není možný bez svobody, a proto klíčovou úlohou politické ekonomie musí být obhajoba lidské svobody, té svobody, která před dvěma a půl tisíci lety povstala v řecké obci, když se člověk vymanil z nadvlády mýtu. Tuto úlohu obhajoby a hledání podoby lidské svobody je třeba zdůrazňovat jako prvotní proto, že dnes znovu svět antické a na ni navazující židovsko-křesťanské tradice a s ním i Rusko upadá zpět do tenat mýtu.
Plně to vyjadřuje myšlenka Francise Fukuyamy o konci dějin v liberálním kapitalismu. Dějiny začaly právě tam, kde se člověk osvobodil z bezpečí akceptovaného smyslu, smyslu jednou daného, který nelze problematizovat. Právě tam, kde se prohlubuje „distance od mýtu“, kde dochází k tomuto „osvobození“ a kde si začíná výslovně klást otázky, kterých při nadvládě mýtu nebylo třeba. Na tyto nové otázky však nejsou pohotově odpovědi. Vychází najevo problematičnost nikoli toho či onoho, nýbrž světa a našeho prostředí vůbec. Právě objevení této všezahrnující problematičnosti bylo oním „velkým třeskem“, který zásadně mění způsob života, jímž lidé do té doby žili, mění jejich svět i člověka samého. Nyní jsou lidé do pohodlného světa smyslu jednou provždy daného a člověkem bez ptaní přijímaného, smyslu sice skromného, ale spolehlivého politiky a masmédii hromadně vraceni. Takový svět má smysl, tj. srozumitelnost, tím, že existují moci, démonično, bohové, kteří stojí nad člověkem, vládnou a rozhodují o něm.
Podobný charakter božstva mají i nejrůznější řády či –ismy, paradigmata, o kterých se nepochybuje. Touha vytvořit nějaký dokonalý společenský řád, - ismus, novou společenskou smlouvu, je nesmírně přitažlivá. Vynikající muže při úsilí o jejich vytvoření neodrazuje ani to, že to většinou končí tragédií. V tom lepším případě na hranici nebo na popravišti končí sám tvůrce, v tom horším to stojí tisíce a milióny životů. Politická ekonomie by se měla vystříhat této ambice, naopak měla by před ní co nejúčinněji varovat. Politická ekonomie by měla mít naopak ambici přijmout tekutost, neurčitost, proměnlivost a problematičnost tohoto světa a osvobodit se od berliček mýtů, božstev a –ismů. A nejen přijmout, ale aktivně se k ní přihlásit. Neopakovat metafyzicko-náboženské pokusy o nalezení pozitivního celkového smyslu, nýbrž tuto problematičnost konečně jednou vydržet a převzít. Vydat se na cestu hledání, odhodlat se žít ve stálých otázkách a ve stálé nejistotě, přihlásit se k tomu základnímu, co asi člověka dělá člověkem, totiž, že o této problematičnosti ví. Dovolím si tezi, že úkolem politické ekonomie dneška je domýšlet křesťansko-židovskou tradici bez boha. Jen těžko si lze představit větší kacířství. Politická ekonomie se musí postavit cestě zpět do bezčasí a nesvobody mýtu o zákonitosti sociální nerovnosti, čím větší tím lepší.
Dějiny by pak neskončily ani nihilismem ani liberálním kapitalismem, nýbrž mohly by pokračovat, pokud by se výslovně opřely o princip problematičnosti, z kterého vznikly. Dnes jsme svědky toho, že se současný společenskovědní diskurs chce na jedné straně problematičnosti vyhnout, na straně druhé je tendence ke katastrofismu.
Vážené kolegyně, vážení kolegové,
cílem svobodného života, který má politická ekonomie obhajovat především, je svobodný život sám, jeho smyslem je udržení jeho svobody. Svobody lidé primárně dosahují v boji proti těm, kteří je chtějí o svobodu připravit. Právě z tohoto zápasu, který je konec konců soupeřením o to, jak se vyrovnat s problematičností, do které je svobodný člověk postaven, vzniká „duch obce“, kterým je „duch jednoty ve sporu“. Tento zápas není pustošivá vášeň divokého nájezdníka, tento zápas je tvůrcem jednoty. Jednota založená na duchu jednoty ve sporu je hlubší než každá efemérní sympatie a zájmová koalice. Je lepším tvůrcem než libovolná utopická nebo vědecká konstrukce či model společenského uspořádání. Jak psal Jan Patočka, je tvůrcem solidarity otřesených, ale neohrožených, solidarity těch, kdo jsou s to pochopit, oč běží v životě a smrti a následkem toho, oč jde ve společnosti a dějinách. Tato solidarita se ale nemůže stát základem nějakého (– ismu), musí zůstat živá a tekutá.
Současné spojování svobody a individualismu, tvrzení, že jedině nezávislý jednotlivec může být svobodný, je nebezpečnou a hloupou karikaturou reality. Svobodný život přiznané problematičnosti, proměnlivosti a tekutosti lze udržet pouze ve společenství, kde si svobodní vytvoří a udrží pro své soupeření otevřený prostor, v němž jsou zajedno. Tímto prostorem je „polis“ obec, která vzniká na úsvitu dějin jako něco, co tu ještě nebylo, jako společenství svobodných, kteří se shodli na zákonech, na pravidlech, na něčem, co výslovně nahlédli jako správné a co hodlají nadále respektovat jako právo. Řecká obec, polis, má psanou, do kamene tesanou a na veřejném prostranství vystavenou ústavu, politeia, soubor zákonů, jimiž je obec ustavena a které ve sporu a boji vznikají jako něco, co nakonec stojí nad spornými stranami a umožňuje jejich svobodu.
Ustavením obce však boj nekončí. Prostor svobody je neustále ohrožen, a to nejen zvenčí, ale především zevnitř. Nejdůležitějším úkolem současné společnosti založené na židovsko- křesťanské tradici tak spočívá v potírání tohoto dvojího nebezpečí a v pěstění možností, které se zdají svobodu upevňovat. Žádná z nich však není zajištěna před nebezpečím. Co se po jistou dobu zdálo ukazovat cestu, může se v konfrontaci s hlubší zkouškou prokázat jako scestí. Je tedy nutno být stále ve střehu a kde je třeba, tam zasahovat. Kdo však ví, kdy je toho třeba? I o to se musí vést a vede zápas a politická ekonomie a její protagonisté by se tohoto zápasu měli aktivně účastnit.
Vážnou charakteristikou naší doby je skutečnost, že těch, kteří odmítají moderní mýty a chtějí se svobodně utkat a vytvořit tak další podobu lidské svobody, v našem světě rychle ubývá. Na jedné straně jsou příliš slabí, ti, kteří nemají jinou možnost než se starat o vlastní přežití a na nic jim nezbývají síly ani čas. Na straně druhé jsou příliš silní, kterým nezbývá než se starat o udržení vlastní pozice a na nic jiného jim nezbývají síly ani čas. Ani jedni ani druzí nejsou dost svobodní, aby mohli postoupit klíčový zápas. Svobodní a rovní, kteří takový zápas po staletí svádějí, jsou stále vzácnější a zároveň stále více nechtění. Ti, kteří rozbíjejí mýtus, ruší lidi ze sladké nevědomosti a snění.
Vážené kolegyně, vážení kolegové,
politická ekonomie by se měla se veškerou vážností zaměřit na otázku, proč sebedemokratičtější politický systém není schopen vytvořit dostatek svobody, proměnlivosti a variability v celé společnosti. Je to tím, že distribuce moci ve společnosti se stále více odlišuje od distribuce politických informací, které stále více nesou plané řeči a na skutečné dění mají stále menší vliv. Stále více přebírají moc ekonomické systémy, zejména velké korporace. Když se podíváme na to, co tak posiluje roli soukromých korporací, pak vidíme, že je právě systém politické demokracie a jeho právní řád, který jim prostor k rozletu. To, co jim dává křídla, není Red Bull, ale právním řádem udělená imunita omezené odpovědnosti. Je celkem nabíledni, že omezená odpovědnost přináší v libovolné komunikaci s osobou s plnou odpovědností výraznou výhodu. Kdo může ztratit méně, ten je svobodnější, může více riskovat a snadněji vyhrát. Zejména v dlouhodobém měřítku je převaha systémů s omezenou odpovědností jasně patrná. Variabilita ekonomických systémů je přirozeně nízká, protože jsou orientovány na konkrétní výsledek, a ovlivňuje negativně variabilitu celé společnosti. Samotná míra variability tržních vztahů nemá na společnost tak pozitivní vliv, aby ten negativní zvrátila. Často naopak jenom slouží posílení role omezené odpovědnosti ve společnosti. Správně tušili Karel Marx a Bedřich Engels, že ti, kteří mohou ztratit jen své okovy, budou nejlepším nástrojem rozvratu společenského řádu. Neodpovědní, slabí sice mohou staré uspořádání rozvrátit, ale nejsou schopni vytvořit nové a spokojí se s novou nesvobodou, která jim dá o trochu větší sousto.
Otázka míry a distribuce odpovědnosti ve společnosti je klíčová. Nízká odpovědnost by neměla být nikdy spojena s právem určovat společenská pravidla. Nikoliv nadarmo varoval Alexander Hamilton před tím, aby volební právo náleželo nemajetným a nesvobodným. Nejde o elitářství, ale o riziko morálního hazardu při správě společnosti u těch, kteří nemají co ztratit. Nezapomínejme, že se tržní hospodářství úspěšně prosazovalo vždy, když nebylo univerzálním společenským principem, ale nad ním byl určitý řád v podobě souboru hodnot a pravidel, který ztělesňovali lidé nad obchodní vztahy mocensky, majetkově i morálně povznesení či od nich jinak odděleni. Tak tomu bylo v minulosti a tak je tomu i dnes. Tito lidé mohou být diktátory nebo mohou být součástí mocenských struktur. V Číně řídí aktuálně největší tržní hospodářství planety komunistická strana, v USA ho po celé století ovládá soukromý Fed, ale nejen Singapur pozvedla vize a pevné zásady jediného muže. Kabinetním příkladem konfliktu plné a omezené odpovědnosti jsou rodinné firmy. Pokud v nich má přirozený hodnotový systém rodinných vztahů převahu, patří rodinné firmy k těm nejlepším a nejodolnějším. Na druhé strany není horšího rozvratu rodiny než ten, pokud v ní převládnou firemní systémy hodnot. Rodina se opravdu nedá řídit jako firma a v násobné míře to platí o státu.
Zajímavou formou ovládání tržního hospodaření je princip družstevnictví, který brání tomu, aby se bez souhlasu členů družstva činila zásadní rozhodnutí v jejich neprospěch nebo ve prospěch některého jednotlivce. Nabízí se otázka, proč není možné vytvořit systém solidárního vlastnictví národního bohatství, ze kterého by měl každý podílník-občan prospěch, ale nemohl by ho zcizit ve prospěch třetí osoby. Zcela nově by byl potom formulován soubor občanských práv a povinností. Solidárně vlastněné národní bohatství a nově pojaté občanství by se mohlo stát základem nového mocenského, společenského a politického systému. Mocenský tlak soukromého vlastnictví a tržních vztahů s omezenou odpovědností, reprezentovaných korporacemi by dostal důstojného oponenta v podobě systémů s plnou odpovědností, které by se neopíraly pouze o poetické, leč prázdné preambule konstitucí, ale o skutečné solidární vlastnictví a občanství, pro které stojí za to něco udělat, protože by bylo zlé o ně přijít. Vize takového společenského uspořádání by měla stát na tom, že v něm daří diferenciaci společnosti spojit se svobodným rozvojem jednotlivce, který je podmínkou svobodného rozvoje všech. Jde o to vyhnout se pravicové mantře rovných šancí a levicové mantře rovnostářství mezi lidmi. To první je neefektivní z hlediska celku, to druhé z hlediska jednotlivce. U nás jsme aktuálně svědky toho, že starostové a další demokraticky zvolení představitelé nás, občanů, mají platit za svá pochybení ze svého. Jde o nepřijatelný tlak na demokracii a společenské dění, které degraduje pouze na systém finančního hospodaření podle principů „má dáti-dal“ a „kdo dá více“. Jakýkoliv lidský nebo společenský rozměr se z tohoto přístupu vytrácí. Pokud jako libovolné společenství podlehneme pokušení nechat se řídit jako firma, dočkáme se neblahých konců a hlavně připravíme strašný osud těm, kdož přijdou po nás. Nedopusťme, aby nám pravidla určovali ti, kteří nenesou plnou odpovědnost a nemají a nechtějí mít s naším prostředím, teritoriem, dobou ani s námi samotnými nic společného a chtějí jenom naši krev, pot a slzy, ze kterých bohatnou.
Vážené kolegyně, vážení kolegové,
snad právě proto bychom si měli dát i další předsevzetí. Mělo by stát na přesvědčení, že člověk musí mít přednost před libovolnou korporací. Celé dvacáté století jsme byli v různých podobách svědky opaku a současná kampaň za individuální svobodu je toliko zástěrkou zcela nežádoucího trendu. Náprava spočívá v tom, že plná odpovědnost musí být vždy nadřazena té omezené. Omezená odpovědnost má sloužit té plné a nikoliv naopak. Pracujme proto, abychom lépe žili, a nežijme proto, abychom lépe pracovali. Aby se tato slova nestala jen hraběcí radou, musíme zvýšit spolupráci a solidaritu všech, kteří žijí s plnou odpovědností a prosadit takové chování a jednání na piedestal současné společnosti. Pokud něco je zdrojem žádoucí podoby budoucí společnosti, pak je to právě plná odpovědnost. Alternativou je kvalitativně nová vlna otroctví s pouty ukutými naší vlastní myslí z přesvědčení, že korporace jsou víc než my. Pojďme společně i každý zvlášť recyklovat Homo economicus a Homo stupidus zpět na Homo sapiens sapiens. Obnovit, zachovat a rozvíjet lidskost, to je to, oč tu běží…
Politická ekonomie má před sebou v 21. století rozluštění klíčové otázky, velkého rébusu K. Marxe a B. Engelse, obsaženého v jejich Manifestu. Hledat, nalézt a srozumitelně popsat kontext a základní parametry „sdružení, v němž svobodný rozvoj každého je podmínkou svobodného rozvoje všech.“